Заезд на выживание - Страница 59

Пока что я не сомневался: его признают виновным просто потому, что нет никаких доказательств обратному. Но даже косвенных свидетельств будет достаточно, чтоб вселить сомнения в умы и души присяжных. Да, ДНК Митчелла на месте преступления обнаружено не было, зато кровь Барлоу и ДНК Митчелла нашли на сапогах последнего и в его машине — одно это сильно осложняло позицию зашиты. Будь я обвинителем по делу, то в вынесении вердикта «виновен» не сомневался бы. Даже сэр Джеймс Хорли, королевский адвокат, который должен возглавить защиту, был уверен в виновности своего клиента и предлагал мне навестить его в тюрьме и уговорить сделать чистосердечное признание. И еще у меня создалось впечатление, что сэр Джеймс уже был не рад, что взялся за это дело, и предпочел бы назначить меня вести его. А потому я подозревал, что он найдет вескую причину не ехать в Оксфорд в первый день слушаний, а затем использует это как предлог и вовсе не принимать участия в процессе. Что вполне меня устраивало.

Но поскольку мне совсем не хотелось прибегать к методике Трента — запугивать присяжных, заставляя вынести вердикт «невиновен», я пока что не видел способов снять с Митчелла обвинение.

Интересно, какое отношение имеет Джулиан Трент к скачкам и убийству жокея? Являлся ли человек, навестивший Джозефа Хьюза и Джорджа Барнета, отцом Джулиана Трента или нет? Пришла пора выяснить это. Элеонор добралась до ресторана на Беркли-сквер раньше меня. Сидела на табурете у барной стойки, я видел ее со спины. Я весь день ждал этой встречи и не понимал, почему вдруг у меня похолодели руки. Почему вдруг, безо всяких на то причин, мне вдруг захотелось бежать отсюда? Чего я так испугался? Я только что столкнулся с Джулианом Трентом и не испытывал страха, так почему я должен бояться Элеонор?..

Она развернулась, увидела меня у двери, улыбнулась и махнула рукой. Я махнул в ответ. Почему, продолжал задаваться я вопросом, я вдруг испугался этой женщины? На этот вопрос ответа у меня не было.

За выпивкой мы с Элеонор обсуждали все, что угодно, только не самих себя и наши взаимоотношения. Я спросил ее о симпозиуме, она, к моему удивлению, вдруг заметила, что он оказался чрезвычайно полезен.

— Много чего узнала, — пояснила она. — Новые методики лечения, они очень бы пригодились нам в Лэмбурне, особенно при разрывах связок и сухожилий. А уж что касается искусственных им-плантов и заменителей, тут наука вообще творит чудеса. И лошади, обреченные в прошлом расстаться со скачками из-за проблем со связками, смогли бы теперь выступать.

— Лошадь из искусственных биологических заменителей, запчастей, — со смехом заметил я. — Да, такая лошадка потянет на добрые шесть миллионов долларов.

— Нет. Гораздо больше, — усмехнулась она в ответ. — Перешейка продали на конезавод за десятикратно большую сумму.

— Вот это да! — воскликнул я. — Кто бы мог подумать, что ему помогла появиться на свет пер— 229 вая попавшаяся девушка-ветеринар!

— Да, большая ответственность, — согласилась Элеонор. — Правда, тогда они не знали, какой потрясающей лошадью он станет.

— Жаль, что у меня нет копии той фотографии, — заметил я.

— Той, где Милли снята с новорожденным Перешейком? — спросила Элеонор.

— Да. Ее забрали из дома Барлоу в день его убийства.

— Ты действительно считаешь это важным? — спросила она.

— Не знаю, — ответил я. — Но, должно быть, убийца счел этот снимок важным, иначе зачем было вырывать его из рамочки и забирать с собой?

— Почему ты думаешь, что именно убийца забрал снимок? — спросила Элеонор.

— Точно не скажу, — ответил я. — Но тот, кто забрал его, проявил осторожность, стер свои отпечатки с рамочки. Вообще никаких отпечатков на ней не нашли.

— Я хорошо помню эту фотографию, — сказала Элеонор. — Милли всем ее показывала. Держала на каминной полке у себя в комнате, всегда натирала рамочку до блеска.

— Опиши снимок, — попросил я.

— Ну, снимок как снимок. Милли присела на корточках на соломе, голова жеребенка у нее на коленях. А кобыла стоит сзади, но толком ее не разглядеть. Виден только зад.

— Ну а кто-нибудь еще на том снимке был? — спросил я.

— Еще парень, конюх. Стоял за спиной у Милли. Наверное, он обмывал кобылу после родов.

Я по-прежнему не понимал, почему этот снимок был так важен для убийцы.

— А кто снимал, случайно не знаешь?

— Понятия не имею, — ответила она.

— Но ведь Перешеек появился на конюшнях у Рэдклиффа? — спросил я.

— Да у них там то и дело рождаются жеребята, — сказала Элеонор. — Устроили из этого настоящий бизнес. Но к ним мы выезжаем реже, чем к остальным конезаводчикам.

— Почему? — спросил я.

— Они разбогатели, и теперь у них свой, штатный ветеринар. В больницу практически не обращаются, ну разве только в том случае, если нужна операция.

Тут принесли главные блюда, и какое-то время мы ели молча.

— Ну, что говорит врач? — спросила Элеонор, подцепив на вилку кусочек морского окуня.

— Придется носить этот чертов корсет еще шесть недель как минимум, — ответил я. — Страшно неудобно.

К счастью, в ресторане нас разместили в отдельной кабинке, а потому я мог время от времени прислоняться к стене, что облегчало боль.

— Ну, по крайней мере, хоть гипс с ноги сняли, — заметила она.

— Да, слава богу, — кивнул я. С того момента, когда с помощью хирургической пилы мне удалили последние дюймы гипса и освободили ногу, я несколько раз пытался согнуть ее в колене. Пока что удавалось только на двадцать-тридцать градусов, но все равно для меня это было большим достижением.